Бабушка велела кланяться и передать, что просит пр - Страница 63

– О любви. Эти чертовы оперы всегда о любви.

«О любви» Альф произнес с таким выражением, будто речь шла о бытовой технике или анкерах-шурупах.

– ТАК ТЫ БЫЛ ВЛЮБЛЕН В МОЮ БАБУШКУ?! – крикнула Эльса ему вслед. Но Альф уже скрылся, как следует хлопнув дверью.

Эльса улыбнулась. Ворс тоже, она была почти уверена. А когда улыбаешься, бояться темноты и теней уже практически невозможно.

– Кажется, Альф стал нашим другом, – шепнула она.

И ворсу тоже так казалось.

– Он, конечно, зануда, но добрый. Он никому про тебя не сказал. И не бросил нас в темноте. Все-таки хорошо иметь друга.

Ворс явно был с ней согласен.

– А друзья нам еще понадобятся. Бабушка не сказала, чем кончится сказка.

Ворс ткнулся носом ей в шею.

– Я скучаю по Волчьему Сердцу. – Эльса уткнулась в ворса.

Похоже, ворс тоже скучал.

Впрочем, не сильно.

20. Магазин одежды

Наступил тот самый день. Ему предшествовала самая ужасная ночь.

Эльса проснулась с раскрытым ртом, но крик раздавался не в комнате, а в ее голове. Она кричала молча, плакала без слез, протягивала руку, чтобы сбросить с себя одеяло, но оно и так лежало на полу. Эльса вышла из своей комнаты и почувствовала запах яичницы. Джордж неуверенно улыбнулся ей, стоя у плиты. Эльса не улыбнулась в ответ. Джордж расстроился. Но ей было все равно. И всегда было все равно.

Эльса включила такой горячий душ, что кожа чуть не слезла, как кожура с мандарина. Потом вернулась в комнату. Мама уехала несколько часов назад. Ей надо все уладить, этим всегда занимается мама. Все улаживает. Потому что сегодня тот самый день.

Джордж что-то крикнул ей вслед, но Эльса не слушала. Надела одежду, которую приготовила мама, и, миновав лестничную клетку, вошла в квартиру бабушки. Она закрыла дверь. Запах в бабушкиной квартире был какой-то неправильный. Пахло чистотой и уборкой. Башня из коробок отбрасывала тень через всю прихожую, как памятник всему тому, чего больше здесь нет.

Эльса стояла у двери, не в силах сдвинуться с места. Она была здесь вечером накануне, но в дневном свете смотреть на это совсем тяжело. Когда солнце пробивается сквозь занавески, воспоминания становятся тяжелее вдвойне. За окном проплывали облакони. Начиналось прекрасное утро страшного дня. Потому что это был тот самый день.

Кожа все еще горела после душа. И Эльса вспомнила, как бабушка выходила из ванной, – в ее квартире больше года душ не работал, и вместо того чтобы попросить владельцев дома починить его, бабушка решала проблему своими силами и в своем духе. Она ходила мыться к маме с Джорджем. Иногда, выйдя из душа, она забывала запахнуть халат и шла так через всю квартиру. А иногда она забывала халат. Однажды мама отчитывала ее четверть часа за то, что бабушка не уважает Джорджа, который тоже живет в этой квартире. Это было как раз после того, как Эльса прочитала собрание сочинений Диккенса, а поскольку бабушка не особо любила читать, Эльса читала ей вслух, пока они ехали куда-нибудь в «рено», потому что Эльсе хотелось с кем-нибудь обсудить прочитанное. Особенно «Рождественские повести», их Эльса перечитывала несколько раз, потому что бабушке нравились сказки про Рождество.

Так вот, когда мама стала выговаривать бабушке, что не следует бегать по квартире голышом из уважения к Джорджу, бабушка – по-прежнему голая – повернулась к Джорджу и сказала: «При чем здесь уважение, ради всего святого, ты ведь живешь с моей дочерью». Затем она, как была голышом, склонилась в нижайшем поклоне и торжественно добавила: «Я дух грядущего Рождества, Джордж!»

Мама была на нее за это очень зла, но ради Эльсы старалась этого не показывать. А Эльса в свою очередь ради мамы старалась не показывать, как гордится бабушкой за то, что она цитирует Диккенса. У обеих довольно плохо получалось это скрывать.

Наконец Эльса, не разуваясь, прошла в квартиру. Ботинки у нее были такие, которые оставляют царапины на паркете, поэтому мама всегда просит ее разуваться в помещении. Но у бабушки дома это не имеет никакого значения, потому что ее паркет выглядит так, будто по нему катались на коньках. Отчасти потому, что он очень старый, а отчасти потому, что однажды бабушка и вправду каталась по нему на коньках.

Эльса открыла дверь в большой шкаф. Ворс лизнул ее лицо. От него пахло протеиновыми батончиками и бисквитным тестом. Накануне вечером Эльса уже лежала в постели, когда вдруг вспомнила, что мама наверняка пошлет Джорджа в подвал за стульями для тех, кто придет к ним потом выпить кофе. Ведь сегодня тот самый день, а в такие дни потом любят пить кофе.

Отсек мамы и Джорджа находится рядом с бабушкиным, и теперь, когда Альф прибил оргалит, ворса можно увидеть только оттуда. Поэтому ночью Эльса прокралась в подвал, размышляя о том, кого она больше всего боится здесь повстречать: тени, привидения или Бритт-Мари, и привела ворса наверх.

– Если бы бабушка была жива, у нас было бы для тебя больше места, – извинялась Эльса. – Тогда бы шкаф продолжал расти. Хотя если бы бабушка не умерла, тебе и вовсе бы не пришлось прятаться, – добавила она.

Ворс снова лизнул ее в лицо и просунул голову наружу, высматривая Эльсин ранец. Эльса помчалась в прихожую и вернулась с ранцем, откуда достала три банки с мечтами и литр молока.

– Это Мод принесла маме вчера вечером, – объяснила она. Ворс обнюхал банки с таким видом, как будто собирался съесть их вместе с печеньем, и Эльса пригрозила ему пальцем.

– Ты можешь съесть только две банки! В третьей боеприпасы!