На первой было написано, что оставлять коляски на лестничной клетке запрещено. Кто-то снял ее. И вот появилась новая записка. Коляска по-прежнему была там. Подойдя ближе, Эльса поняла, что это не записка. Это кроссворд.
Увидев Эльсу, Бритт-Мари вздрогнула.
– Так-так, все понятно, это новая выдумка твоей семейки! Все понятно!
Эльса помотала головой:
– А вот и не все.
Стряхнув с жакета невидимые пылинки, Бритт-Мари улыбнулась весьма благожелательно, но без малейшей благожелательности, как умеет только она одна.
– Понимаю, вы думаете, это смешно. Ты и твоя семья. Выставлять других жильцов на посмешище. Но я докопаюсь до истины и найду виноватых, можете не сомневаться. Коляски на лестнице создают пожароопасную ситуацию! Как и записки на стенах! Бумага может загореться!
Бритт-Мари расправила невидимую складку на юбке и стерла с брошки несуществующее пятно.
– Ошибаетесь, я вам не идиотка. Я знаю, что вы говорите у меня за спиной в нашем кондоминиуме, я все знаю!
В этот момент что-то странное произошло у Эльсы внутри – наверное, так подействовало сочетание слов «идиотка» и «за спиной». Словно она нечаянно съела что-то противное, едкое и зловонное. Лишь немного погодя она с отвращением осознала, что это симпатия.
К Бритт-Мари.
Никто не хочет чувствовать себя идиотом.
Эльса не стала говорить Бритт-Мари о том, что стоит попробовать хотя бы иногда забывать о роли адской мымры, если она хочет, чтобы люди с ней нормально общались. И о том, что у них не кондоминиум. Лишь переступила через свою гордость и тихо пробормотала:
– Мама с Джорджем приглашают вас с Кентом к нам домой на рождественский ужин. Придут все жильцы. Ну или почти все.
Что-то неуловимое проскользнуло во взгляде Бритт-Мари, всего на мгновенье. Эльсе показалось, будто она уже видела это сегодня утром, когда вдруг поняла, что Бритт-Мари вовсе не хочет отравить ворса. Но Бритт-Мари, моргнув, сказала:
– Вот, значит, как. Но я не могу решать такие вопросы впопыхах, пока Кент на работе, ведь некоторым в этом доме еще надо ходить на работу. Так и передай своей маме. Не все гуляют с утра до вечера даже на Рождество. А завтра к нам приедут дети Кента, вряд ли у них есть желание бегать туда-сюда по чужим домам, они хотят побыть с нами. У нас будет рождественский стол, как у всех цивилизованных людей. Да-да. Так своей маме и передай!
Бритт-Мари стряхнула со своего жакета столько невидимых крошек, что хватило бы на целый невидимый батон хлеба, и решительно зашагала вверх по лестнице, не дожидаясь ответа.
Эльса трясла головой и тихо повторяла: «Мымра, мымра, мымра!» Она взглянула на кроссворд, висевший на стене над детской коляской. Эльса не знала, чьих это рук дело, – жаль, что не ее, потому что это явно приводило Бритт-Мари в полное бешенство.
Эльса поднялась по лестнице и позвонила в дверь к женщине в черной юбке. Сегодня на женщине были джинсы. Она выглядела усталой в хорошем смысле этого слова.
– Завтра у нас рождественский ужин. Приходите в гости. Будет хорошо, Бритт-Мари и Кент не придут.
Женщина в джинсах провела рукой по волосам и поежилась, словно от холода.
– Нет… нет, я… мне не очень комфортно с людьми. Эльса кивнула.
– Знаю. Вам, похоже, и в одиночестве не очень комфортно.
Женщина смерила ее долгим взглядом. Эльса не отводила глаза. Наконец у женщины вздрогнули уголки губ.
– Я… возможно, я загляну. Ненадолго…
– Мы можем купить пиццу! Ну, знаете, на всякий случай, если вы вдруг не любите рождественскую еду, – с надеждой сказала Эльса.
Женщина улыбнулась. Эльса тоже.
Как только Эльса вернулась наверх, из бабушкиной квартиры вышел Альф. Вокруг него с довольным видом носился мальчик с синдромом. В руках у Альфа был огромный ящик для инструментов, который он тщетно попытался спрятать при виде Эльсы.
– Что это ты тут делаешь? – спросила Эльса.
– Ничего, – уклончиво ответил Альф.
Мальчик с синдромом запрыгнул в Эльсину квартиру и взял курс на блюдо с рождественскими мармеладными гномами. Альф собирался как ни в чем не бывало спуститься к себе, но Эльса преградила ему дорогу.
– Это что? – спросила она, кивая на ящик для инструментов.
– Ничего! – повторил Альф, пряча ящик за спиной.
Эльса почувствовала явственный запах стружек.
– Так я тебе и поверила! – обиделась она.
Эльса изо всех сил старалась не чувствовать себя идиоткой. Получалось так себе.
Заглянув к маме с Джорджем, она посмотрела на мальчика с синдромом. Он был счастлив безграничным счастьем почти семилетнего человека, который видит перед собой целое блюдо мармеладных гномов. Интересно, он ждет настоящего, не мармеладного рождественского гнома? Эльса была почти уверена. Сама она в гнома не верит, но верит в тех, кто еще не потерял свою веру. Раньше она каждое Рождество писала гному письмо – не список подарков, а именно письмо. О Рождестве там было довольно мало, зато много о политике. Эльса считала, что гном уделяет недостаточно внимания актуальным социальным проблемам, и сочла важным указать ему на это в своем письме, не похожем на миллионы жадных и подхалимских посланий, которые тот получает от детей со всего мира. Должен же хоть кто-то проявить сознательность. А однажды она видела рекламу «Кока-колы» с участием рождественского гнома и написала ему, что это «форменное надувательство». Еще как-то раз она смотрела по телевизору документальный фильм про использование детского труда, после которого показали несколько американских комедий о Рождестве. Поскольку Эльса не была уверена в том, как соотносятся гномы и эльфы из древнескандинавской мифологии, а также эльфы Толкиена и те, которых в обыденной жизни так называют из-за низкого роста, она потребовала от рождественского гнома немедленных объяснений на этот счет.