Бабушка велела кланяться и передать, что просит пр - Страница 95

– Бритт-Мари ухватилась за меня как за соломинку, – кивнула Эльса.

– Тут-то твоя бабушка и вернулась домой, – сказал Альф, останавливаясь у знака «Стоп».

Больше они об этом не говорили. Да и что тут скажешь? Альф дотронулся рукой до груди, как будто у него под курткой что-то чесалось. Эльса посмотрела на молнию.

– А шрам у тебя после войны?

Альф отвел взгляд и пожал плечами.

– У тебя огромный шрам на груди, я видела, когда ты был в халате. Тебе нужен новый халат.

Альф то ли кашлянул, то ли усмехнулся.

– На такой войне я не бывал. В меня никогда не стреляли.

– Поэтому ты не сломался?

– Ты о чем?

– Ну, как Сэм. Или как Волчье Сердце.

Альф шумно выдохнул через нос. Почесал череп под редкими волосами.

– Сэм сломался еще до того, как стать солдатом. Не все солдаты такие, как он, твою мать. Этим парням приходится очень несладко после всего дерьма, которое они видят на войне, и дома им нужна помощь. А в этой гребаной стране готовы миллиарды вложить в оружие и военные самолеты, а на пришедших с войны парней нет средств, и никто не хочет слушать их истории.

Альф грустно взглянул на Эльсу:

– Понимаешь, люди должны рассказывать свои истории другим. Иначе мы задохнемся.

Развязка.

– Откуда у тебя шрам?

– Кардиостимулятор.

У Эльсы вырвался восторженный возглас.

– Ты знаешь, что это? – недоверчиво спросил Альф.

Эльса обиженно посмотрела на Альфа:

– У меня много свободного времени.

Альф кивнул.

– Да, ты и впрямь необычный ребенок.

– Хорошо быть необычным ребенком.

– Это факт.

Они выехали на автостраду, и Эльса рассказала Альфу про Железного человека – это один из супергероев, у которого тоже было что-то вроде кардиостимулятора. Хотя скорее это электромагнит, потому что Железный человек был ранен осколком в грудь, и без магнита осколок впился бы в сердце. Кажется, Альф не оценил самые интересные моменты в этой истории, но слушал, не перебивая.

– Но в конце третьего фильма они удалили магнит! – взволнованно продолжала Эльса, а потом, прокашлявшись, смущенно добавила:

– Сорри за спойлер.

Но похоже, спойлер Альфа не особо огорчил. Он, вообще-то говоря, не совсем понимал, что значит спойлер, когда это не деталь автомобиля.

Снова шел снег. Эльса думала о том, что раз уж ты полюбила человека, не зная, что в прошлом тот был полным засранцем, то какой смысл вдруг его разлюбить. Если слишком копаться в чужом прошлом, недолго растерять всех друзей. Вот в чем мораль всей сказки. А у рождественской сказки должна быть мораль.

В щели между сиденьями зазвонил телефон. Альф посмотрел на экран: номер Кента. Альф ехал дальше. Телефон зазвонил снова.

– Ты не ответишь? – спросила Эльса.

– Это Кент. Небось опять хочет потрепаться о всяком дерьме, вроде аудитора и чертовых кондоминиумов, у него одно на уме. До завтра подождет, – пробормотал Альф.

Но телефон все звонил и звонил. Альф не брал трубку. Эльса не выдержала, взяла телефон и ответила на звонок, несмотря на возмущенные возгласы Альфа. В трубке раздался женский голос. Женщина плакала. Эльса протянула телефон Альфу. Телефон затрясся. Лицо Альфа стало прозрачным.

На дворе был рождественский вечер. Такси круто развернулось. Они поехали в больницу.

Альф не останавливался ни на одном светофоре.

Эльса сидела на банкетке в коридоре и говорила с мамой по телефону, пока Альф в соседнем кабинете беседовал с врачом. Медсестры подумали, будто Эльса внучка Кента, поэтому рассказали, что у него был сердечный приступ, но теперь все хорошо. Кент будет жить.

Рядом с кабинетом стояла молодая женщина с заплаканным красивым лицом. От нее сильно пахло духами. Она слабо улыбнулась Эльсе, и Эльса улыбнулась в ответ. Альф вышел из кабинета и с каменным лицом кивнул женщине. Та прошла в дверь, не встречаясь с ним взглядом.

Пока они шли по коридору и спускались на лифте, Альф молчал. Они вышли на улицу и зашагали к парковке. И тут Эльса увидела Бритт-Мари. Та неподвижно сидела на скамейке, одетая в цветастый жакет, хотя на дворе стояла зима. Она забыла нацепить брошку, и на груди розовело пятно. Щеки у Бритт-Мари посинели от холода, она теребила обручальное кольцо. На коленях лежала белая отутюженная рубашка Кента, от нее пахло свежевыстиранным бельем.

– Бритт-Мари! – скрипнул в темноте голос Альфа. Он остановился в метре от нее.

Бритт-Мари не ответила. Она осторожно поглаживала рубашку. Смахивала невидимые пылинки. Разглаживала манжеты. Расправляла несуществующие складки.

Бритт-Мари подняла голову. Она постарела. Каждое слово словно оставляло след у нее на лице.

– Я всегда так талантливо притворялась, Альф, – прошептала она.

Альф молчал. Бритт-Мари уткнулась взглядом в снег и покрутила кольцо на пальце.

– Когда Давид с Перниллой были маленькими, они говорили, что я совсем не умею придумывать сказки. Я всегда любила читать сказки по книгам. Они просили: «Придумай сама!» – а я не понимала, зачем что-то придумывать, если все и так уже есть. Нет, сочинять я не любила. Я человек цивилизованный.

Бритт-Мари повысила голос, словно хотела кого-то убедить. Альф тяжело дышал.

– Бритт-Мари… – тихо сказал он, но та резко оборвала его.

– Кент сказал детям, что я не умею сочинять сказки, потому что у меня нет фантазии. Но это не так.

Нет, не так. У меня необыкновенно богатая фантазия. Я так хорошо притворяюсь!

Альф провел рукой по голове и заморгал. Бритт-Мари нежно поглаживала рубашку, словно это младенец, который вот-вот уснет.

– Я взяла с собой чистую рубашку. У меня всегда с собой чистая рубашка, если я знаю, что встречу Кента. Потому что я не пользуюсь духами. Никогда. У меня на них аллергия.