Бабушка велела кланяться и передать, что просит пр - Страница 96

Ее голос звучал все глуше и глуше. Он почти утонул.

– Давид и Пернилла не пришли на рождественский ужин. Они сказали, что заняты. Я их прекрасно понимаю, так было все эти годы, что же тут не понять. Кент позвонил и сказал, что задержится на работе еще на пару часов. Всего лишь на пару часов, у него телефонная конференция с Германией, так он и сказал. Хотя в Германии тоже сочельник, это все знают. Но он так и не пришел. Я звонила ему, мне ведь надо знать, когда ставить картошку. А он не отвечал. А я все звонила и звонила, мне ведь надо знать, когда ставить картошку!

Она с упреком посмотрела на Альфа. Тот молчал. Бритт-Мари нежно гладила ворот рубашки тыльной стороной руки.

– Иначе картошка остынет. Мы же не варвары, чтобы есть холодную картошку.

Руки Бритт-Мари безвольно упали на рубашку.

– Под конец у меня зазвонил телефон, но это был не Кент.

Нижняя губа затряслась.

– Я не пользуюсь духами, в отличие от нее. Поэтому я всегда слежу, чтобы у него были свежие рубашки.

Это все, о чем я прошу, – класть рубашку в стирку, как только он приходит домой. Неужели это так много?

– Бритт-Мари, милая… – начал Альф.

Бритт-Мари судорожно сглотнула и покрутила кольцо.

– Я знаю, что это сердечный приступ, потому что мне позвонила она, Альф. Она сама мне позвонила. Потому что не выдержала, понимаешь. Ей, видите ли, стала невыносима мысль о том, что Кент может умереть в любую минуту, пока она тут сидит, а я ничего не знаю. Ей это, видите ли, невыносимо. Поэтому она решила позвонить мне. Не выдержала.

Сложив ладони, Бритт-Мари закрыла глаза и сказала дрожащим голосом:

– У меня потрясающая фантазия. Просто невероятная. Кент всегда говорил, что у него ужин с Германией, что самолет задержали из-за снегопада, что ему надо заехать в офис. И я притворялась, что верю. Я так хорошо притворялась, что действительно верила.

Бритт-Мари встала со скамьи. Она стояла на снегу с прямой спиной, держа рубашку в руках. Рубашка была безупречно выглажена. Ни складочки, ни морщинки. Бритт-Мари повернулась и аккуратно повесила рубашку на спинку скамейки. Словно даже сейчас не могла дать волю своим чувствам перед лицом выглаженной рубашки.

– Я невероятно хорошо притворяюсь, – прошептала она.

– Знаю, – сказал Альф.

Они уехали, оставив рубашку висеть на скамье.

Снег кончился. Такси остановилось на красный свет. Все молчали. Мама встретила их у подъезда. Обняла Эльсу. Попыталась обнять Бритт-Мари. Но та ее отодвинула. Не грубо, но решительно.

– Не думай, будто я ее ненавидела.

– Знаю, – тихонько сказала мама.

– Ни ее, ни собаку, ни машину, – продолжала Бритт-Мари.

Мама кивнула, взяв ее за руку. Бритт-Мари закрыла глаза.

– Не думай, будто я всех ненавижу, Ульрика. Вовсе нет. Я просто хотела, чтобы вы ко мне прислушивались. Разве это так много? Я просто не хотела, чтобы машина стояла на моем месте. У меня есть свое место, и я хочу, чтобы его никто не занимал.

Бритт-Мари покрутила кольцо.

– Так нельзя, Ульрика. Это мое место. Нельзя просто взять и занять его…

Мама вела ее вверх по лестнице, крепко и заботливо обхватив спину в цветастом жакете.

Альф так и не пришел, зато появился рождественский гном. Мальчик с синдромом сиял так, как сияет ребенок, услышавший про мороженое, фейерверки, большое ветвистое дерево или глубокую лужу, когда у него высокие резиновые сапоги.

Мод поставила дополнительный прибор и подала еще лазаньи. Леннарт поставил кофе. Джордж вымыл посуду. Мальчик с синдромом и женщина в черной юбке сидели на полу среди подарков и смотрели «Золушку».

Бритт-Мари примостилась в неловкой позе на диване рядом с Эльсой. Они искоса посматривали друг на друга и молчали, но дело явно шло к примирению. И когда Эльсина мама сказала, что Эльсе больше не надо есть мармеладных гномов, иначе живот заболит, а Эльса все равно продолжала, – даже тогда Бритт-Мари ничего не сказала.

Когда на экране появилась злая мачеха, Бритт-Мари незаметно встала, поправила складку на юбке и, плача, ушла в коридор, Эльса пошла за ней следом.

Они сидели на сундуке и ели мармеладных гномов.

Потому что можно страдать и есть гномов. Просто страдать при этом гораздо труднее.

31. Ореховый пирог

Пятое письмо приземлилось Эльсе прямо на колени. В буквальном смысле.

Она проснулась в шкафу в бабушкиной квартире. Мальчик с синдромом спал, окруженный мечтами и в обнимку с молокомётом. Ворс немного обслюнявил Эльсину кофту, и она затвердела, как цемент.

Эльса долго лежала в темноте, вдыхая запах стружек и вспоминая цитату из «Гарри Поттера», которую бабушка использовала в одной из своих историй из Просонья. А именно, из книги «Гарри Поттер и орден Феникса». Это, конечно, было сказано с изрядной долей иронии, но чтобы ее разглядеть, нужно, во-первых, знать разницу между книгами и фильмами о Гарри Поттере, а во-вторых, понимать, что такое «ирония». «Гарри Поттер и орден Феникса» – один из наименее любимых Эльсиных фильмов, хотя цитату эту Эльса любит больше всего. Гарри говорит, что у него и его друзей есть одно большое преимущество на войне с Волан-де-Мортом, потому что у них есть то, чего нет у него: «То, за что мы сражаемся».

Ирония в том, что в книге, которую Эльса любит гораздо больше, чем фильм, этой цитаты нет. Хотя «Орден Феникса» не самая любимая ее книга из всей серии. Впрочем, сейчас Эльсе уже не кажется, что никакой иронии здесь нет. Все гораздо сложнее. Над этим надо еще подумать. И в этот самый момент письмо в буквальном смысле слова опустилось к ней на колени. Оно было приклеено скотчем к потолку шкафа. Сколько времени оно там провисело – неизвестно.